|
В советские времена творческий путь «поющего доктора» с идеологически
не выдержанной фамилией был непрост. Их с такими фамилиями и было-то всего двое
– официально для страны пел Иосиф Кобзон, а на кухнях слушали Александра
РОЗЕНБАУМА. Впрочем, признание властей настигло и его. Он стал народным артистом
России, хотя по правде был им и в эпоху СССР. Теперь он заседает в Госдуме –
депутат Розенбаум является заместителем депутата Кобзона, который, в свою
очередь, возглавляет комитет по культуре. Но, признается Александр Яковлевич, он
мог бы заниматься и здравоохранением. Годы работы на «Скорой помощи» дали ему
неоценимый опыт. Он, например, не понимает, как Минздравом может руководить
человек без медицинского образования…
 |
| Александр Розенбаум |
|
– Александр Яковлевич, вы человек разносторонний. А кто вы все-таки в
большей степени – врач, бард или политик?
– Человек я, человек! Но такой человек, который занимается много чем. А
вообще тот, кто когда-то надел белый халат, он на всю жизнь становится доктором
вне зависимости от того, как дальше складывается его жизнь и карьера. У меня
дома – ординаторская! Я вырос в семье врачей, сам доктор во втором поколении, в
общем, даже родился в халате. Но мое, скажем так, докторское начало выражается
не в том, что я кого-то лечу. В первую очередь я сострадаю. Сострадаю человеку,
обществу, сострадаю всем тем, кто страдает каким-то недугом. И не важно, кто
это, не важно, в горе он или радости, богатстве или бедности.
– В моей семье тоже много медиков, и все они были неприятно поражены,
когда Министерство здравоохранения России возглавил человек без медицинского
образования. А что вы думаете об этом?
– Вы из семьи медиков? Значит, вы меня поймете. Только запишите точно то, что
я вам сейчас скажу. Я никогда не пойму и не приму не только Зурабова как деятеля
от здравоохранения, но и, прежде всего, министерский портфель без медицинского
образования. Будь он трижды гениальным менеджером, пятирежды гениальным
руководителем! Медицина – это кланово. Туда нельзя прийти со стороны. Другое
дело, кто должен и может быть министром – лечащий врач или администратор. То
есть, грубо говоря, человек, пришедший из-за операционного стола, или
администратор из кабинета. Но медицинское образование должно быть обязательно! У
нас на сегодня в медицинских институтах есть факультеты или кафедры, где готовят
управленцев! Это тем более важно для министра, потому что его слово все равно
всегда будет решающим. Кстати, сегодня назвать наше министерство министерством
здравоохранения я не могу. Это какое-то фармакологическое ведомство, аптечное
министерство, но не здравоохранения. Я об этом сужу по тем вопросам и проблемам,
которые они поднимают и решают.
– Ну, здравоохранению хотя бы присвоили статус национального проекта. А
что же с культурой?
– Как нам сказал президент, все, что остается после реализации наших четырех
национальных проектов, будет отдаваться культуре…
– И вы думаете, там что-то останется?
– Да, другой вопрос – что там останется… Ничего. Бесспорно, без национальных
вложений культура погибнет. А без культуры – тут Лихачев был абсолютно прав –
погибнем мы как нация. Потому что жить в такой сложной многонациональной стране
с таким особым менталитетом без культуры невозможно. Мы просто не можем себе это
позволить.
– Именно потому, что мы «сложная многонациональная страна с особым
менталитетом», вы ратуете за смертную казнь?
– У меня есть три любимых ученых – Мендель, Морган и Вейсман. Это
родоначальники генетики. Так вот я вам, как доктор, скажу, что генетически мы
таковы, что нам нужны кнут и пряник. Помните, дед Пешков отправлял своих внуков
каждый четверг или пятницу на конюшню – на порку независимо от того, натворили
они что-то или нет. Кнут должен быть. Я не говорю о смертной казни за колосок
пшеницы или за экономические преступления. Я говорю о делах более страшных.
Когда я работал на «Скорой», то видел изнасилованных девочек трех, четырех, пяти
лет, видел и лица родителей этих детей, степень их горя! И те, кто такое делает,
не должны ходить по земле. Я уверен – если наш человек знает, что ему ни при
каких обстоятельствах расстрельная команда не намажет лоб зеленкой, то он уже
ничего не боится. Нет, я не говорю, что мы плохие. Но мы такой народ, что нас
надо держать в строгости, поскольку никакой преступник не боится пожизненного
заключения. Поскольку там, где тюрьма, там и амнистия может быть, и освобождение
за взятку… А преступник должен бояться, что его расстреляют.
– А в каких еще ситуациях, по-вашему, нам обязательно нужен кнут?
– В советское время я мечтал о том, чтобы вызов «Скорой» стоил 20 копеек. Ни
рубль, ни больше, а именно 20 копеек. Вот тогда люди бы задумались, прежде чем
вызывать нас. Я ни в коем случае не говорю о ДТП или травмах. Нет, но знаете,
как бывает... Бабушка сидит целый день дома и думает: «Так, кошку я накормила, с
Петровной поговорила, внука из школы встретила, а что же я не сделала? А!
«Скорую» еще ни разу сегодня не вызывала!». Питерские дворы в большинстве своем
очень большие, но бывало так, что нас, бригаду врачей, там все уже знали из-за
таких бабушек. А вот если бы вызов стоил 20 копеек, то бабуля сто раз подумала
бы, стоит ли ей вызывать «Скорую» в четыре часа утра, чтобы спросить – надо ей с
болями в коленке идти на УВЧ или можно обойтись компрессами? И сегодня я
выступаю за то, чтобы платили за вызов «Скорой»!
– Ну, во многих регионах России к этому уже давно пришли – с больных
требуют деньги и за бензин, и за госпитализацию, и за лекарства…
– Нет, к этому надо подходить очень осторожно. Если человек упал и что-то
сломал, авария, травма на работе – о каких деньгах тут может идти речь? Но если
я приезжаю на вызов и вижу абстинентный синдром, то тут он, миленький, мне за
все заплатит – и за поруганную ночь, и за испуганную девочку-фельдшерицу 18 лет,
и за бензин, и за медикаменты… Я очень справедливый человек. И в этой проблеме я
точно разбираюсь!
– Вы как-то весьма жестко высказались о сексуальных меньшинствах. Сказали,
что вы «не против отношений между геями, но в их локальном круге». А где пределы
этого «локального круга»? Это необитаемый остров?
– Это гей-клубы, например. Я категорически против гей-парадов и демонстраций.
Ну, скажите мне, почему мы с вами, обычные, никому не интересные гетеросексуалы,
никому не демонстрируем свою нормальность? А почему они при этом должны
демонстрировать свою необычность? Почему мы с вами не идем на улицу с
провокационными лозунгами, а они должны идти? А кто им не дает? Хотите быть
вместе? Пожалуйста! Только не надо об этом кричать. Ведь мы, гетеросексуалы, об
этом не кричим, а при этом нас большинство. Так почему они должны кричать об
этом? Знаете, мне это напоминает комплекс еврейской неполноценности. Когда ко
мне подходит человек и говорит: «А не могли бы вы выступить для евреев с
Невского пятачка?» А я говорю: а почему только для евреев? А для татар,
например? Что за странное разделение – соберитесь вы все вместе, и я для вас
всех выступлю. Я сам еврей, и у меня никогда не было комплекса по поводу моей
национальной принадлежности. Больше того, я всегда считал, что те, у кого такой
комплекс есть, и те, кто активно говорит об этом, – больные люди. Это я вам
тоже, как врач, сейчас говорю.
– Вы один из немногих, кто сегодня открыто высказывается за введение
цензуры.
– Да, я за цензуру. Я не хочу, чтобы по телевизору днем показывали голые
задницы! Наверное, в большей степени я за нравственность. Например, во Франции
есть Совет по нравственности. Почему бы нам не ввести такой? Пусть бы туда вошли
Валентин Гафт, Алиса Бруновна Фрейндлих, Жорес Алферов… И пусть бы они решали,
что можно показывать на двух первых «кнопках», а что нет… А потом, глядишь, и
другие каналы создали бы такие же советы. Но тут опять же нужна осторожность,
потому что в Москве и Питере в такие советы вошли бы известные и уважаемые люди.
А кто бы в них вошел, например, в N-ске? Думаю, только свои. Вот там-то бы и
началось гонение на свободу и прочее. У нас в стране любят перегибать палку. У
нас, например, президент любит армию. Это замечательно. И как-то, когда пришло
время сборов, у нас на них вместе с призывниками пошли все депутаты, политики. И
устроили очередное показательное выступление вместо того, чтобы обеспечить явку
нормальных, здоровых мужиков.
Марина Базылюк, Новые Известия
|
